Неточные совпадения
«
Не спится, няня: здесь так душно!
Открой окно да сядь ко мне». —
«Что, Таня, что с тобой?» — «Мне скучно,
Поговорим о старине». —
«О чем же, Таня? Я,
бывало,
Хранила в памяти
не мало
Старинных былей, небылиц
Про злых духов и про девиц;
А нынче всё мне тёмно, Таня:
Что знала, то забыла. Да,
Пришла
худая череда!
Зашибло…» — «Расскажи мне, няня,
Про ваши старые года:
Была ты влюблена тогда...
И так-то вот всегда у этих шиллеровских прекрасных душ
бывает: до последнего момента рядят человека в павлиные перья, до последнего момента на добро, а
не на
худо надеются; и хоть предчувствуют оборот медали, но ни за что себе заранее настоящего слова
не выговорят; коробит их от одного помышления; обеими руками от правды отмахиваются, до тех самых пор, пока разукрашенный человек им собственноручно нос
не налепит.
К несчастью, то ж
бывает у людей:
Как ни полезна вещь, — цены
не зная ей,
Невежда про неё свой толк всё к
худу клонит;
А ежели невежда познатней,
Так он её ещё и гонит.
Подумаешь, как счастье своенравно!
Бывает хуже, с рук сойдет;
Когда ж печальное ничто на ум
не йдет,
Забылись музыкой, и время шло так плавно;
Судьба нас будто берегла;
Ни беспокойства, ни сомненья…
А горе ждет из-за угла.
— Что ж? примем ее как новую стихию жизни… Да нет, этого
не бывает,
не может быть у нас! Это
не твоя грусть; это общий недуг человечества. На тебя брызнула одна капля… Все это страшно, когда человек отрывается от жизни… когда нет опоры. А у нас… Дай Бог, чтоб эта грусть твоя была то, что я думаю, а
не признак какой-нибудь болезни… то
хуже. Вот горе, перед которым я упаду без защиты, без силы… А то, ужели туман, грусть, какие-то сомнения, вопросы могут лишить нас нашего блага, нашей…
Потому что
хуже того, что теперь, — никогда
не бывало.
Я запомнил только, что эта бедная девушка была недурна собой, лет двадцати, но
худа и болезненного вида, рыжеватая и с лица как бы несколько похожая на мою сестру; эта черта мне мелькнула и уцелела в моей памяти; только Лиза никогда
не бывала и, уж конечно, никогда и
не могла быть в таком гневном исступлении, в котором стояла передо мной эта особа: губы ее были белы, светло-серые глаза сверкали, она вся дрожала от негодования.
Странно, мне, между прочим, понравилось в его письмеце (одна маленькая страничка малого формата), что он ни слова
не упомянул об университете,
не просил меня переменить решение,
не укорял, что
не хочу учиться, — словом,
не выставлял никаких родительских финтифлюшек в этом роде, как это
бывает по обыкновению, а между тем это-то и было
худо с его стороны в том смысле, что еще пуще обозначало его ко мне небрежность.
«Слава Богу, если еще есть поварня! — говорил отец Никита, — а то и
не бывает…» — «Как же тогда?» — «Тогда ночуем на снегу». — «Но
не в сорок градусов, надеюсь». — «И в сорок ночуем: куда ж деться?» — «Как же так? ведь, говорят, при 40˚ дышать нельзя…» — «Трудно, грудь режет немного, да дышим. Мы разводим огонь, и притом в снегу тепло. Мороз ничего, — прибавил он, — мы привыкли, да и хорошо закутаны. А вот гораздо
хуже, когда застанет пурга…»
— Нет ничего
хуже, как признавать себя
не в духе, — сказала Мисси. — Я никогда
не признаюсь в этом себе и от этого всегда
бываю в духе. Что ж, пойдемте ко мне. Мы постараемся разогнать вашу mauvaise humeur. [дурное настроение.]
— А что будешь делать? Лгать
не хочу — сперва очень томно было; а потом привыкла, обтерпелась — ничего; иным еще
хуже бывает.
Знала Вера Павловна, что это гадкое поветрие еще неотвратимо носится по городам и селам и хватает жертвы даже из самых заботливых рук; — но ведь это еще
плохое утешение, когда знаешь только, что «я в твоей беде
не виновата, и ты, мой друг, в ней
не виновата»; все-таки каждая из этих обыкновенных историй приносила Вере Павловне много огорчения, а еще гораздо больше дела: иногда нужно
бывало искать, чтобы помочь; чаще искать
не было нужды, надобно было только помогать: успокоить, восстановлять бодрость, восстановлять гордость, вразумлять, что «перестань плакать, — как перестанешь, так и
не о чем будет плакать».
Нерваль, добродушно защищаясь, раз сказал им: «Послушайте, друзья мои, у вас страшные предрассудки; уверяю вас, что общество этих людей вовсе
не хуже всех остальных, в которых я
бывал».
Галактион слушал эту странную исповедь и сознавал, что Харитина права. Да, он отнесся к ней по-звериному и, как настоящий зверь, схватил ее давеча. Ему сделалось ужасно совестно. Женатый человек, у самого две дочери на руках, и вдруг кто-нибудь будет так-то по-звериному хватать его Милочку… У Галактиона даже пошла дрожь по спине при одной мысли о такой возможности. А чем же Харитина
хуже других? Дома
не у чего было жить, вот и выскочила замуж за первого встречного. Всегда так
бывает.
— А я все-таки
не согласен с тобой, Устенька. И правде
бывает не место. Какие мы с тобой судьи? Ты думаешь, он сам
хуже нашего понимает, где хорошо и где нехорошо?
Нам все почтения отдавай, каких и
не бывает-то даже, а тебя мы
хуже чем последнего лакея третировать будем!» Истины ищут, на праве стоят, а сами как басурмане его в статье расклеветали.
—
Хуже… Тарас-то Мыльников ведь натакался на жилу. Верно тебе говорю… Сказывают, золото так лепешками и сидит в скварце, хоть ногтями его выколупывай. Этакой жилки, сказывают, еще
не бывало сроду. Окся эта самая робила в дудке и нашла…
— Я
не говорю:
не ездите… С богом… Только нужно хорошо осмотреть все, сообразить, чтобы потом
хуже не вышло. Побросаете дома, хозяйство, а там все новое придется заводить. Тоже и урожаи
не каждый год
бывают… Подумать нужно, старички.
— Очень можно. Но из одной-то ошибки в другую лезть
не следует; а у нас-то это, к несчастию, всегда так и
бывает. Сделаем
худо, а поправим еще
хуже.
Да и еще
хуже бывает, когда какой-нибудь шмаровоз и сам
не сможет ничего и тебе же дело портит.
Я помню, что гости у нас тогда
бывали так веселы, как после никогда уже
не бывали во все остальное время нашего житья в Уфе, а между тем я и тогда знал, что мы всякий день нуждались в деньгах и что все у нас в доме было беднее и
хуже, чем у других.
— Вы все сердитесь? — продолжал он. — Напрасно. Ведь
не я вас назвал пажем, а пажи
бывают преимущественно у королев. Но позвольте вам заметить, что вы
худо исполняете свою обязанность.
Смешная. Ну что я мог ей сказать? Она была у меня только вчера и
не хуже меня знает, что наш ближайший сексуальный день послезавтра. Это просто все то же самое ее «опережение мысли» — как
бывает (иногда вредное) опережение подачи искры в двигателе.
Матушка,
бывало, и плакать боялась, слова сказать боялась, чтобы
не рассердить батюшку; сделалась больная такая; все
худела,
худела и стала дурно кашлять.
— Так-то так… ну, и пущай к нам в побывку ездит: это точно, что
худого тут нет. Только оставаться ему здесь
не след, и вот тебе мое последнее слово, что
не бывать этому, какова я на этом месте жива состою.
Часто мы
бываем несправедливы к людям потому только, что полагаем, что
хуже их
не может уж быть.
— Действительно… Говорят, правда, будто бы и еще
хуже бывает, но в своем роде и Пинега… Знаете ли что? вот мы теперь в Париже благодушествуем, а как вспомню я об этих Пинегах да Колах — так меня и начнет всего колотить! Помилуйте! как тут на Венеру Милосскую смотреть, когда перед глазами мечется Верхоянск… понимаете… Верхоянск?! А впрочем, что ж я! Говорю, а главного-то и
не знаю: за что ж это вас?
— А если это отца успокоит? Он скрывает, но его ужасно мучат наши отношения. Когда ты уезжал к князю, он по целым часам сидел, задумавшись и ни слова
не говоря… когда это с ним
бывало?.. Наконец, пощади и меня, Жак!.. Теперь весь город называет меня развратной девчонкой, а тогда я буду по крайней мере невестой твоей.
Худа ли, хороша ли, но замуж за тебя выхожу.
— Нет-с: по праздникам господа, как соберутся иногда, так,
не дай бог как едят! Поедут в какой-нибудь немецкий трактир, да рублей сто, слышь, и проедят. А пьют что — боже упаси!
хуже нашего брата! Вот,
бывало, у Петра Иваныча соберутся гости: сядут за стол часу в шестом, а встанут утром в четвертом часу.
А я заметил после, что мне
бывает неловко смотреть в глаза трем родам людей — тем, которые гораздо
хуже меня, тем, которые гораздо лучше меня, и тем, с которыми мы
не решаемся сказать друг другу вещь, которую оба знаем.
Разумеется, кончилось
не так ладно; но то
худо, что с него-то и началось. Давно уже началось шарканье, сморканье, кашель и всё то, что
бывает, когда на литературном чтении литератор, кто бы он ни был, держит публику более двадцати минут. Но гениальный писатель ничего этого
не замечал. Он продолжал сюсюкать и мямлить, знать
не зная публики, так что все стали приходить в недоумение. Как вдруг в задних рядах послышался одинокий, но громкий голос...
— Ах, нет, он меня любит, но любит и карты, а ты представить себе
не можешь, какая это пагубная страсть в мужчинах к картам! Они забывают все: себя, семью, знакомятся с такими людьми, которых в дом пустить страшно. Первый год моего замужества, когда мы переехали в Москву и когда у нас
бывали только музыканты и певцы, я была совершенно счастлива и покойна; но потом год от году все пошло
хуже и
хуже.
Небось ты
не наденешь душегрейки на Годунова, а чем я
хуже его?» — «Да что же тебе, Федя, пожаловать?» — «А пожалуй меня окольничим, чтоб люди в глаза
не корили!» — «Нет, говорит, окольничим тебе
не бывать; ты мне потешник, а Годунов советник; тебе казна, а ему почет.
— Свобода, сударыня, конечно, дело
не худое, но и она
не без опасностей
бывает. А ежели при этом иметь в предмете, что вы Порфирию Владимирычу ближайшей родственницей, а следственно, и прямой всех его имений наследницей доводитесь, то можно бы, мнится, насчет свободы несколько и постеснить себя.
— Что за оказия? Вдруг часы вспотели! Никогда этого
не бывало — вспотели! Уж
не к
худу ли?
— Да-а, —
не сразу отозвалась она. — Бесполезный только — куда его? Ни купец, ни воин. Гнезда ему
не свить, умрёт в трактире под столом, а то — под забором, в луже грязной. Дядя мой говаривал,
бывало: «
Плохие люди —
не нужны, хорошие — недужны». Странником сделался он, знаете — вера есть такая, бегуны — бегают ото всего? Так и пропал без вести: это полагается по вере их — без вести пропадать…
Услышав эту апострофу, Агатон побледнел, но смолчал. Он как-то смешно заторопился, достал маленькую сигарку и уселся против бывшего полководца, попыхивая дымком как ни в чем
не бывало. Но дальше —
хуже. На другой день, как нарочно, назначается тонкий обедец у Донона, и распорядителем его, как-то совершенно неожиданно, оказывается бывший полководец, а Агатон вынуждается обедать дома с мадам Губошлеповой и детьми.
— Ну, прощай, отец мой, — говорил дядя Ерошка. — Пойдешь в поход, будь умней, меня, старика, послушай. Когда придется быть в набеге или где (ведь я старый волк, всего видел), да коли стреляют, ты в кучу
не ходи, где народу много. А то всё, как ваш брат оробеет, так к народу и жмется: думает, веселей в народе. А тут
хуже всего: по народу-то и целят. Я всё,
бывало, от народа подальше, один и хожу: вот ни разу меня и
не ранили. А чего
не видал на своем веку?
Мальчик, кажется, избегнул смерти и болезни своею чрезвычайною слабостью: он родился преждевременно и был
не более, как жив; слабый,
худой, хилый и нервный, он иногда
бывал не болен, но никогда
не был здоров.
— Удалось сорвать банк, так и похваливает игру; мало ли чудес
бывает на свете; вы исключенье — очень рад; да это ничего
не доказывает; два года тому назад у нашего портного — да вы знаете его: портной Панкратов, на Московской улице, — у него ребенок упал из окна второго этажа на мостовую; как, кажется,
не расшибиться? Хоть бы что-нибудь! Разумеется, синие пятна, царапины — больше ничего. Ну, извольте выбросить другого ребенка. Да и тут еще вышла вещь
плохая, ребенок-то чахнет.
— Да как же, сударь,
не хуже? в прежнее время, при помещиках, сами изволите помнить,
бывало, и соломкой, и хлебцем, и всем дворяне
не забывали, и крестьян на подмогу в рабочую пору посылывали; а ныне нет того ничего, и народ к нам совсем охладел.
— Я и
не говорю, что все такие, а только к слову пришлось: всякие
бывают и молодые мужья… А муж постарше совсем уж другое: он уж
не надышится на жену, на руках ее носит. Оно и спокойнее, и куда лучше, хоть ты как поверни. Вон мамынька тоже за старого мужа выходила, а разве
хуже других прожила? Прежде совсем
не спрашивали девок, за кого замуж отдают, да жили
не хуже нашего-то…
— А и
не все ужасы. Было и хорошее. Например, наказанного никто попрекнуть
не посмеет,
не как теперь. Вот у меня в роте штрафованного солдатика одного фельдфебель дубленой шкурой назвал… Словом он попрекнул,
хуже порки обидел… Этого у нас прежде
не бывало: тело наказывай, а души
не трожь!
Рыба
бывает непостижимо своенравна и прихотлива, по крайней мере так кажется нам по нашему неведению: сколько раз со мной случалось, что на удочку,
хуже других устроенную,
не на месте лежащую, на один и тот же обрывок червяка или рака беспрестанно брала хорошая рыба, тогда как наплавки других удочек, во всем ее превосходящих, с живою, лакомою насадкой, лежали неподвижно; таким указанием пренебрегать
не должно, и,
не мудрствуя лукаво, советую, оставя другие удочки, продолжать удить на ту, на которую берет, то есть на счастливую, насаживая на нее
не целых червей и раков, а небольшие обрывки их и закидывая удочку на то же самое место.
Бывают такие книжки, что грешно и в руки взять… да таких Ванюша твой
не читает; учился он доброму —
худое на ум
не пойдет!..
— Да, из твоего дома, — продолжал между тем старик. — Жил я о сю пору счастливо, никакого лиха
не чая, жил, ничего такого и в мыслях у меня
не было; наказал, видно, господь за тяжкие грехи мои! И ничего
худого не примечал я за ними.
Бывало, твой парень Ваня придет ко мне либо Гришка — ничего за ними
не видел. Верил им, словно детям своим. То-то вот наша-то стариковская слабость! Наказал меня создатель, горько наказал. Обманула меня… моя дочка, Глеб Савиныч!
Да ведь известное дело: от
худого к хорошему никогда
не идешь через лучшее, а всегда через худшее, — и яд в медицине
бывает полезен.
А теперь, когда они изгибли, мы кричим криком: нет возвышенных чувств! исчезла из обихода благородная мысль! никогда
не бывало хуже, никогда!
— Потому и твержу, что двадцать лет сряду все"
хуже никогда
не бывало".
Не успеешь докончить восклицание — ан опять приходится сызнова начинать. И сравнивать даже незачем:
не бывало хуже — вот и все. И прежде, и после, и теперь — всегда!
Да, никогда
не бывало хуже, никогда! только завтра, быть может,
хуже будет!